Даня ещё в начальной школе посадил это диковинное дерево. Тогда, в его детстве, авокадо было редкостью, голодное время, правда, уже закончилось, и местами даже стали появляться импортные товары и продукты - даноновские йогурты, например. Они были сродни изысканному десерту, в таких красивых коробочках, которые мама потом использовала под рассаду.
Вот и авокадо как-то папа принёс, буквально добыл из самых первых партий импорта.

Плод показался Дане странным и безвкусным что ли, а вот маленькой сестренке он почему-то сразу понравился, и брат, не раздумывая, отдал ей и свою долю. Потом отец предложил вырастить из оставшейся косточки дерево, достал пустое кашпо с антресолей, отправил сына накопать земли во дворе, и они всей семьей торжественно опустили продолговатое ядро в приготовленную лунку, присыпали землей, поставили горшок на подоконник, полили и стали ждать.

Кто вообще решил, что авокадо можно вырастить как лимон из зернышка, Даня точно не помнил. Но он верил, что дерево обязательно вырастет. Посматривал за горшком, проверял, достаточно ли влажная земля, иногда просто подходил и долго глядел в черноту, словно выискивая проблески долгожданного ростка. Тщетно. Но он продолжал смотреть, не мигая, гипнотизируя почву своим намерением, будучи твёрдо уверенным, что дереву быть. Раз отец сказал, что вырастет, значит обязательно так и будет. Во всяком случае он, Даня, этого очень хотел и верил.

Когда нежная фисташковая зелень показалась из земли, первой её заметила сестренка и от радости чуть не загубила горшок, бросившись показывать его маме - ловкие и уверенные взрослые руки подхватили его почти у самого пола. Получилась двойная радость. Они тогда с мамой назвали его волшебным деревом.

А потом от них ушёл отец. Не резко, но как-то навсегда. Сначала стал пропадать в командировках, а потом и вовсе переехал куда-то. Мама плакала, но твердила, что он хороший и любит их, но просто запутался, ошибся, сбился с пути. Подросшая сестренка заявила, что он ей больше не папа. А Даня приходил к своему волшебному дереву и просил его вернуть отца. Часами он сидел возле окна, надеясь увидеть знакомую фигуру на дорожке между соседними домами, поглаживал широкие тёмные листья и сосредоточенно вспоминал, как они были все вместе дружной семьей, как сажали косточку, как было весело и беззаботно, как казалось, что так будет всегда, и это нормально.

Папа вернулся. Неожиданно, ворвавшись под Новый год с мешком подарков и елкой наперевес, как в старые добрые времена. И долго ещё прятал виноватый взгляд от детей. Мама ничего не сказала, приняла молча, никогда потом не упрекнула, но боль внутри осталась.

Даня тогда ничего не понял, почувствовал только, что бывают ошибки, которые точно можно простить, если любишь.
А он отца любил. И маму. И сестру. И хотел, чтобы они все были вместе. И простил.

Девчонки буквально с детского сада вызывали у Дани трепет восхищения. Они были какие-то совсем другие что ли. Чистенькие, бантики, куклы, нежности. От их платьиц веяло теплом и счастьем. И такое своё собственное счастье было у него под боком - сестренка. Он с нетерпением ждал её появления, наглаживая мамин живот. Помогал пеленать и баюкать. И даже участвовал в чтении сказок на ночь.
Она подросла и гордилась старшим. Во дворе ей завидовали все подружки - ни у кого такого брата не было - и защитник, и опора, и другим девочкам внимание и уважение оказывал, а не плевался или дёргал за косички, как другие мальчишки.

Она заболела весной, накануне первого класса. Возилась в грязной талой воде, подхватила какую-то заразу. Несколько дней реанимации, страшный диагноз, и никакой надежды. Мама тогда за несколько дней поседела. Отец ходил сам не свой и всё твердил, что это ему наказание за его грехи. Даня почти не выходил из дома, забросил школу, сидел у своего волшебного дерева и просил, просил, просил. Просил, зная, что ждёт невозможного, ведь он уже был достаточно взрослый, чтобы понять, что произошло.

Но случилось чудо. Малышка выжила, выправилась, правда, только через год пошла в первый класс, но потом быстро всё наверстала.

Даня тогда дерево своё обцеловал, стал ещё бережнее за ним ухаживать. После истории с сестрой оно чуть не засохло, сбросило все листья, но стараниями мальчика через некоторое время снова зазеленело.
Даня пересадил его в горшок побольше, принёс удобрений, отмечал линейкой рост.

В последних классах старшей школы он влюбился в девочку из параллельного «Б». Он до этого никогда ничего подобного не чувствовал. У парня были и подружки, и нравились ему разные девочки, а уж он-то им с самого детства. Но, чтобы вот так сильно и отчаянно не было. Санька была лучшая: самая красивая, отличница, активная и заводная, но при этом девочка-девочка. Нежная, милая, притягательная. Её мама была каким-то известным модельером, поэтому у Александры были самые красивые в школе вещи, и они, конечно, очень ей шли. Даня окончательно потерял голову после летнего школьного лагеря, где они оказались бок о бок в театральном спектакле. Все окружающие тут же решили, что они пара. Он красиво ухаживал, всё время ей что-то дарил - всякие приятные мелочи - помогал готовиться к выпускным и вступительным, водил в кино и на каток, и вообще всё своё свободное время торчал у Сашки дома или под окнами. Однажды она заглянула к нему в гости, когда никого не было дома, прошлась по комнатам своей прыгучей походкой, похвалила его детские рисунки в рамочках, постучала по клавишам старенького пианино и заметила, наконец, Авокадо. Такое дерево она видела впервые. И тут же захотела сама обладать этой диковиной. Даня, не раздумывая, с легким сердцем вручил ей растение и разумеется сам донёс его до двери. Уже стоя на пороге,
рассказал его историю (сократив рассказ вдвое) и предупредил, что дерево волшебное и творит самые настоящие чудеса. Санька слушала открыв рот, хлопая синими глазищами. Даня, воспользовался моментом и, наконец, поцеловал любимую девушку.
Авокадо снова не подвело.

Юноша был так увлечён своей любовью, что почти пропустил беду, пришедшую в их семью. Только после того, как он случайно нашёл забытый мамой парик, настойчиво и прямо расспросил её, что к чему, и из первых рук узнал всё, как есть, и осел на кухонный пол с осознанием непоправимой трагедии.
Впервые за несколько месяцев, оглядевшись по сторонам, он вдруг ощутил в доме дыхание смерти. Дальше от матери он почти не отходил. Учился по ночам, готовил специальную еду, возил на процедуры и по врачам, поддерживал её как мог и помогал безудержно горевавшему отцу. Сестра уже год как училась в Лондоне по обмену, писала и приезжала редко. Её пока решили не расстраивать, чтобы спокойно там закончила колледж - столько сил на это положили, что жаль было всё портить, тем более, ну какая от неё помощь, только слёзы одни.

Саньку он, конечно, не забыл, но видеть стал реже. Писал, звонил, иногда даже ходили куда-нибудь вместе. Только она как-то отдалилась, не хотелось ей в этом всем участвовать, сочувствовать, поддерживать и гладить по голове. У неё только начиналась жизнь: яркая, прекрасная, полная восторгов и мужского внимания, радости, любви и открытий. Вечно уставший и грустный Даня ее тяготил.
А он внутри себя как раз был спокоен и уверен, знал, что любовь всё поможет пережить и со всем справиться, и что это просто такой период, и что Саня повзрослеет и поймёт, что это временные трудности, и что все обязательно будет хорошо потом, и они будут вместе навсегда.

На зимних каникулах выдался лишний свободный часок, и он заскочил к своему старому другу детства из соседнего двора - уже студенту-первокурснику, с которым давно не виделся. Дружок всё зазывал его к себе - у него родители ещё с начала учебного года работали за границей, и теперь вся старшая школа гуляла на Севкиной квартире - вписки, девчонки, и прочие запрещённые подросткам взрослые радости жизни.

Уселись на кухне выпить пива. Сева, смачно затянувшись (у него можно было курить прямо дома), делился пикантными подробностями очередной мужской победы.

Даня, замер и уставился на подоконник. В знакомом горшке на него смотрело родное, подвявшее деревце.

• Сев, это у тебя авокадо что ли?, - он еле справился с дыханием.
• Ну!
• Продай! Не поверишь, давно о таком мечтал!
• Шутишь?!! Да бери даром! Дурёха тут одна в меня втюрилась, вот и притащила, а я как раз не знал уже как от него избавиться. Ты же сам понимаешь, где я, и где цветы… - и осекся на полуслове, увидев побледневшее лицо друга.

Даня быстро шёл домой, пряча за пазухой от мороза любимое растение, сглатывая слёзы, наворачивающиеся от сильного ветра. Шёл, счастливо улыбаясь: «мама теперь точно поправится…»